Из истории расселения русского населения в Печорском крае
(для увеличения фотографии нажмите на нее)
«Письменные источники свидетельствуют о появлении русского народа в бассейне
Печоры в Новгородско-Верхневолжский период освоения Севера (вторая четверть XII
в. — 1578 г.). На первом этапе этого периода (до 1238 г.) идет интенсивное
«данническое» освоение Печоры новгородцами.
В XIII—XIV вв. на Мезени и Печоре одновременно «промышляют» новгородские и
великокняжеские (Ростов, Москва) ватаги, при этом вторые организуются по
указанию Ивана Калиты и Дмитрия Донского.
В течение XV—XVIII вв. толчком к появлению русского населения в отдаленных
северных районах служила, как правило, целенаправленная деятельность
государства: строительство пограничных монастырей-крепостей, острогов и слобод
для торговли с народами Севера и Сибири
Ядро, которое положило начало складыванию населения как Пустозерска (на рубеже
XV и XVI в.), так и возникшей несколько позднее (20-е или 40-е гг. XVI в.) Усть-
Цильмы, составляли немногочисленные московские служилые люди, основавшие
Пустозерск и оставшиеся на поселение, несколько новгородских семей, начавшие во
главе с Ласткой «копить слободу» Усть-Цильму; смешанное коми-русское население,
сложившееся в восточной части Севера и содержащее какой-то «чудской» элемент, а
также коми-пермяки.
В этот период в «Платежнице» встречаем следующие известные в
позднейшей истории, включая историю эпической устной культуры, фамилии:
Хабаровы, Сумароковы, Носовы, Тороповы (Пустозерск), Чупровы, Рочевы, Чуркины,
Дуркины (Усть-Цильма).Перечисленные устьцилемские фамилии встречались на
Пинеге и верхней Мезени.
На Средней Печоре в течение первого этапа переселения возникло только
устьцилемское «гнездо» деревень в радиусе 0,5—6 км от самой Усть-Цильмы; по
существу это были «заимки» в 1—2 двора, жители которых были связаны с населением
Усть-Цильмы родственными узами и общим владением пригодной для пашни земли.
Второй этап (конец XVII — первая половина XVIII в.) связывается с новой волной
русских переселенцев на Печору, вызванной движением старообрядчества.
На Средней Печоре появление старообрядцев вызвало настоящий демографический
взрыв. Наплыв старообрядцев в устьцилемское «гнездо» не только увеличил его
население, но способствовал переселенческому движению из Усть-Цильмы в ближайшие
районы: в течение этого периода были заселены реки Цильма, Пижма и Нерица, часть
населения ушла еще восточнее — на р. Ижму, где приняла участие в формировании
«ижемцев» (смешанного коми-русского населения с преобладанием коми элементов).
На этом этапе разрослось устьцилемское «гнездо», появились поселения на Средней
Печоре (к северу от Усть-Цильмы) — Кривая Виска, Уег, Кунгурская, Егорковские
выселки, на Пижме — Абрамовская, Замег и др.
Свободолюбивый дух, трудолюбие и высокая культура пришельцев не могли не
вызвать понимания и уважения, в силу чего они заняли лидирующее положение в
местной среде, оказав решающее воздействие на культурно-идеологический уровень
окружающего населения.
Третий этап формирования русского населения Печорского бассейна (конец XVIII —
начало XX в.) был временем относительной стабилизации в районе Нижней и Средней
Печоры, т. е. временем внутренних передвижек, перемещений (Пустозерская волость)
и расширения территориальных границ (Усть-Цилемская волость). Но продолжалось и
областное переселение, самое заметное следствие которого — появление отчетливого
«русского пласта» на Верхней Печоре.
Местные старожилы в XIX в. называли своими предками старообрядцев (волна XVIII
в.), но потом они были перекрыты выходцами из Чердынского уезда (из Ныроба,
Покчи, Искора), от которых вели свое происхождение жители в конце XIX — начале
XX в., о чем свидетельствует также общность чердынских и верхнепечорских
фамилий.9 В сложении антропологического типа верхнепечорских русских сыграли
роль остяки (вишерско-сосвинские манси): еще в XX в. жители помнили остяцкое
происхождение родителей, хотя сами считали себя русскими и говорили по-русски.
Малодворные немногочисленные русские поселения на Верхней Печоре к началу XX
в. создали русский очаг.
Усть-Цилемская волость значительно расширилась в западном (по р. Цильме) и
северном направлениях (по Нижней Печоре), причем в заселении Печоры участвовали
не только собственно жители Усть-Цильмы, но также население с ранее освоенных
рек Пижмы, Нерицы и даже из Ижемской волости (из Ижмы, Мохчи, Сияжской и др.).
К началу XX в. Усть-Цилемская волость, являвшаяся административным центром
Печорского уезда, состояла из 81 селения, образующего 7 сельских обществ:
Абрамовское, Хабарицкое, Усть-Цилемское, Гаревское, Нерицкое, Кривомежное и
Замежное. Два самых поздних припечорских общества — Абрамовское и Хабарицкое,
вместе с Устьцилемским, насчитывали 2/3 селений всей волости (61), но крупных
поселений в волости, кроме Усть-Цильмы (383 хозяйства) и Гарево (64 хозяйства),
не было.
Ненцы и коми-зыряне составляли незначительный процент (и то только в
первых трех обществах), будучи поселенцами последних десятилетий XIX — начала XX
в.
Итак, с самого начала появления постоянного русского населения на Печоре
действовали факторы исторического, социально-хозяйственного и этно-культурного
плана, обусловившие локальные особенности формирования двух групп на Нижней и
Средней Печоре — пустозеров(самый север – первый город) и устьцилемов.
1. Пустозерск начинался как военный острог и проводник государственной власти,
где находились ее представители. «Костяк» пустозеров составили московские
служилые люди, чье русское самосознание носило уже государственный характер.
Усть-Цильма, хотя и была утверждена в качестве слободы царской грамотой,
создавалась новгородцами, сознание которых в известной степени противопоставляло
себя «московскому» самосознанию.
2. Хозяйственные занятия пустозеров и устьцилемов, при всей общности природных и
социальных условий, имели существенные различия, обусловленные разницей в тех же
условиях: первые складывались как исключительно неземледельческое население
тундровой зоны, вторые — прежде всего как земледельцы, несмотря на всю
относительность этого понятия в таежно-тундровой зоне. Богатые речные и морские
промыслы, морская торговля и пути сообщения, более надежная защита от нападений
кочевых народностей привлекали в Пустозерскую волость разнообразное население из
русских областей и способствовали укреплению на первом и втором этапах
лидирующего значения этого района как русского на крайнем северо-востоке Европы.
Все это сказалось в том, что хозяйственно-географические границы расселения и
владений пустозеров обозначились уже на первом этапе, и впоследствии только
заполнялись внутренние «пустоты».
3. Хозяйственные дифференциация и замкнутость пустозеров и устьцилемов привели к
тому, что браки между жителями этих групп были редки. Известно, что в XIX—XX вв.
богатые пустозеры и устьцилемы считались завидными женихами на Пинеге, Мезени и
Кулое, откуда они и привозили себе невест; пустозеры вступали также в браки с
женщинами из ненцев, а устьцилемы брали жен из «зырянок», вследствие чего многие
устьцилемы были двуязычны. Отсутствию тесных брачных связей между пустозерами и
устьцилемами безусловно способствовало и «вероисповедальное» различие, возникшее
на втором этапе в связи со старообрядчеством. Имеются данные, что даже зять-
устьцилём не всегда получал самостоятельную долю в тонях у тестя-пустозера и по
существу работал у него наймитом.
Обособленность русских групп не слишком быстро стиралась и в последующем,
третьем этапе, а в отдельных случаях даже возросла.
Пустозеры и устьцилемы.
Особенности исторического формирования пустозеров и устьцилемов проявлялись в
середине XIX — начале XX в. в ряде отличительных черт их материальной и духовной
культуры.
Основное хозяйственное различие — исключительно неземледельческий,
промысловый характер занятий пустозеров и земледельческо-промысловый — уст
ьцилемов. С этой разницей была связана система общественных отношений, выр
ажавшаяся в основном в формах владения и пользования водными и земельными уго
дьями. Общим признаком этой системы являлась старая «родо-переселенческая» фор
ма, которая сохранилась как в архаическом, захватном, способе владения, так и в
позднем, общинном.
Основой экономической жизни пустозеров являлись рыбные промыслы, которыми было
занято все работоспособное население практически круглый год, лов рыбы
производился в море (Губе), в реке и на озерах. Сами пустозеры делили рыбные
промыслы на лов белой (сиг, сельдь, омуль, «зельдь») и красной (семга) рыбы; оба
приносили основной доход и продукт питания, поэтому из 533 хозяйств волости
промыслом белой рыбы занимались 413 хозяйств, промыслом семги — 250.
Озерным рыболовством (сиг, пелядь, щука, окунь, сорога), также приносившим
немалый доход, занимались все жители.
Лов белой рыбы происходил в весенне-летний период — от вскрытия до ледостава
Печоры; внутри этого периода промыслы той или иной рыбы приурочивались к
определенным календарным датам, например, после ледохода до Иванова (Петрова)
дня — лов сигов, после Петрова дня — лов сельди, с Ильи (20.VII) до Воздвиженья
(14.IX) — лов семги (мужчины), с Успенья до Воздвиженья — лов «зельдей» и омулей
(женщины). После ледостава до Рождества (и позднее) уходили на озера и шары
Печоры.
Пустозеры владели самыми богатыми в промысловом отношении семужьими и
белорыбными угодьями на реке и на морском берегу; белорыбные были в свободном,
захватном владении, семужьи, как наиболее ценные, находились в общинном
владении. Все семужьи угодья делились на тони. Речные тони распределялись между
мужскими душами, поэтому мужское население волости было разбито на «сотни»;
обычно «сотню» составляли жители двух-трех селений (по родственным связям).
«Сотня» состояла из артелей-«родов», артели в количестве 5 человек полагалась
одна надельная единица, выражавшаяся в плавной сети семужьего лова — поплави.
Отметим обязательные ежегодные передвижки артелей-родов по тоням. Для
пользования морскими тонями души делились на 11 «шестаков», и каждый «шестак»
получал по жребию по одной тоне. Надельной единицей «шестака» было ставное
орудие — предмет, который обслуживал артель в 13 человек.
В конце XIX — начале XX в. социальная дифференциация была настолько велика,
что, по существу, промышляли наемные артели, так как тони «родов» и «сотен»
находились в фактическом владении отдельных лиц, имевших возможность поставить
судно, продовольствие, снасти. Они были скупщиками не только тоней, но и
промысла.
В Усть-Цилемской волости владение и пользование семужьими угодьями было
свободное, захватное, кроме мест, где община строила заборы. Артель состояла из
11—12 человек, во главе которой стоял хозяин судна, получавший за него пай. На
одной тоне могли сходиться 2 артели, и тогда они чередовались в лове, причем
каждая артель делилась на две, закидывала поплавь поочереди. Наем в семужью
артель был сравнительно редок, и обычно он соединялся с наймом на другие виды
хозяйственных работ. Скупки тоней здесь не существовало, но были свои скупщики
рыбы, как правило, перепродававшие ее затем чердынским и столичным купцам.
Белорыбные угодья как у пустозеров, так и у устьцилемов поступали в
свободно-захватное владение и пользование; члены артелей находились в семейно-
родственных отношениях, что не мешало им соблюдать строгость социально-
имущественного порядка: внесение положенной доли снасти и поставки 1 человека в
артель, распределение паев и т. д. Основным орудием лова и надельной единицей в
этом промысле был невод (хотя ловили и мелкоячейной поплавью — «омулевками»,
«зельдевилами»). Обычная речная артель состояла из 5—6 человек (мужчины,
женщины, подростки), пустозерская морская артель насчитывала 15 человек, из
которых обязательно — 5—6 мужчин.
Наиболее ценная рыба скупалась купцами.
Озера всегда находились в общинном владении, тесно связанном с
родопереселенческими отношениями. В системе пользования ими наблюдалось
переплетение коллективных, регулируемых общиной форм и подворно-индивидуальных,
иногда захватных. В Пустозерской волости система пользования представляется
более единой. В Усть-Цилемской волости формы пользования были разнообразнее и
запутаннее.
Встречалось, например, такое явление: соседние деревни
договаривались не ходить друг к другу на озера, а «пришлые» ходили везде и им не
препятствовали.
На озерном лове употребляли пущальницу (ставное орудие) и
небольшой белорыбный невод; устьцилемы пользовались также продольником —
крючковой снастью.
Владение земельными угодьями — пашенными, сенокосными — в целом носило
общинно-подворный характер, но в каждом конкретном случае имело свои
особенности. В Пустозерской волости пашни не было. Владение и пользование
сенокосными угодьями — пожнями — зависели от природных условий и степени
развития скотоводства. В самом северном, Куйском, обществе скота было немного, а
свободных естественных пастбищ достаточно как на островах, так и на «матером»
берегу, поэтому здесь существовало подворно-наследственное владение пожнями,
отсутствовали расчистки и не было необходимости в переделах. В Пустозерском
обществе расчистки пожен сокращали общую площадь сенокосных угодий, и с конца
XIX в. делались попытки перевода из подворно-наследственной — в общинно-
уравнительную форму пользования (по числу мужских душ). В некоторых деревнях (
Тельвиска) уравнения пожен производились одновременно с распределением озерных
угодий. На юге уравнительная система становится преобладающей, и только в с.
Великая Виска переделы не привились вследствие резерва свободных земель.
Значительная роль земледелия в соединении с природными особенностями и
длительными передвижками населения осложнили картину землепользования
устьцилемов. Пахотные и покосные земли находились к началу XX в. в основном в
душевом и заимочном владении; некоторая часть их распределялась по билетам.
Душевые земли считались собственностью общины, а заимочные — индивидуальной,
хотя по «происхождению» те и другие были заимочными, т. е. поступили некогда во
владение путем свободного захвата; поэтому имелся ряд переходных форм от одного
способа владения и пользования — к другому. Индивидуальные заимки по мере роста
численности устьцилемов и расширения зоны расселения увеличивались, пашни и
покосы появлялись путем расчисток, располагались чересполосно, поскольку
использовались любые природные клочки земли. Индивидуальное пользование было
единственной формой во всех селениях Абрамовского, северной части Хабарицкого
обществ; к югу начинала преобладать общинная форма пользования с не очень
регулярными переделами.
Основными земледельческими культурами были ячмень (96% посевной площади), рожь,
репа, редька, картофель (последние три культуры чаще сеяли на пожнях). Песчано-
глинистые почвы, требовавшие мощного ежегодного удобрения, под паром не
оставляли и не засевали травой. Пахали сохой (редко — сабаном) и боронили
деревянными боронами; убирали хлеб серпами, вешали его на прясла для просушки (
иногда дополнительно — на печи) и молотили кичигами (еловое полено с суком).
Мельницы существовали только в Устьцилемском обществе, в других местностях
мололи на ручных жерновах. Общие сроки посева и уборки хлеба были те же, что в
целом в северно-русской зоне, с разницей примерно в неделю. Так, посев
производился 9—15 мая (т. е. с Николы весеннего); уборка происходила между 1—16
августа (Спас-Успенье). Сенокос как в Усть-Цилемской, так и Пустозерской
волостях начинался около Петрова дня, как повсюду на Севере и в центрально-
русских областях.
Скотоводство играло большую роль в хозяйстве населения, хотя в Пустозерской
волости скот использовался в собственных нуждах, а в Усть-Цилемской он
представлял собой товарный продукт (коровы) и рабочую силу для отхожих (извоз)
промыслов и земледелия (лошади). Зимой его держали в хлевах. Пастбищный период
длился с начала мая (примерно с Николы) до первых заморозков 14.IX — 1.X (
Воздвиженье — Покров). Повсюду крупный скот выгонялся на вольный выпас (без
пастуха, с колокольцами). Лошади иногда уходили на все лето и даже дичали.
Печорское скотоводство летом было максимально приближено к природному
существованию.
Помимо земледелия (со скотоводством) и рыболовства большое значение в
хозяйстве обеих волостей имели охота и извоз, а в Усть-Цилемской — рубка и сплав
леса (на Печоре). Оленеводство для русских жителей имело весьма частное
значение.
Хозяйственные контакты пустозеров и устьцилемов были крайне ограниченными.
Несмотря на ведущее административное положение Усть-Цилемской волости, ее
население в среднем было менее зажиточным, чем промышленники-пустозеры.
Устьцилемы нанимались к последним на рыбные промыслы (в артели, засольщиками
рыбы), рубили у себя лес и отвозили его в Пустозерскую волость (своим постоянным
работникам пустозеры разрешали селиться в волости). Пустозеры сбывали продукты
промыслов чердынцам или отправляли их морским путем в Архангельск, но почти не
участвовали в летней устьцилемской ярмарке.
Встречи пустозеров и устьцилемов были более частыми на «чужой» земле: на
ярмарках в Усть-Вашке, Пинеге, Мезени. Раздоры пустозеров и устьцилемов,
отмечали все исследователи и путешественники, бывшие в Печорском крае (С. В.
Максимов, В. Н. Латкин, Ф. М. Истомин, С. В.
Мартынов, Н. Е. Ончуков и др.).
Материальная и духовная культура русского населения Печоры во второй половине
XIX — начале XX в. содержала все основные признаки северно-русской культуры (тип
жилища, комплексы женской и мужской одежды, календарно-обрядовая поэзия и
семейно-свадебная обрядность, высокое развитие эпических форм поэзии). Однако
природно-хозяйственная специфика и своеобразие этнокультурной ситуации
обусловили ряд особенностей, либо общих для обеих групп, либо присущих одной из
них.
Среди них следует выделить, например, разнообразные виды промысловых жилищ,
которые существовали как в Пустозерской, так и в Усть-Цилемской волости, и
помимо общих функциональных черт — рыболовные, сенокосные избы — имели немало
различного. Так, если в Усть-Цилемской волости промысловые и сенокосные избы
всегда строились из дерева, то в Пустозерской волости, особенно в тундровой ее
части, у моря, промысловым жильем служили опрокинутые лодки, шалаши из брезента,
землянки из деревянного остова, обложенного дерном. Очаг устраивали в центре,
спали прямо на земле, ногами к очагу; «кухня» находилась на открытом воздухе в
специальных загородках из «еры» (ивы), варили в котлах, висящих на
приспособлениях, сходных с «самоедскими». Недалеко от таких «поселений»
находились кладбища, где позднее хоронили не только русские, но и православные
ненцы.
По мере расселения промысловые и сенокосные «избы» становились местом
нового поселения — явление, вообще говоря, свойственное большинству северно-
русских районов и на Печоре происходившее в самое позднее время. Поэтому еще в
середине — конце XIX в. на Печоре было много изб, представлявших собой двух-
трехкамерное жилище (изба+сени+клеть), характерное для всего Печорского
бассейна. Собственно, 2-этажный северно-русский дом-двор был преобладающей
постройкой в единичных, наиболее крупных селах Печоры, причем не только у
русских групп, но также у ижемцев, средне- и верхнепечорских коми.
В конце XIX в. в крупных печорских поселениях, как и повсюду в России,
возникает двухсторонняя улица, где дома повернуты фасадом друг к другу. В
зажиточных домах появляется характерный для севера полугородской интерьер (обои,
шкафы, швейные машины, кровати, зеркала, кадки с цветами, лубочные картинки на
стенах и т. п.).
Домашним ткачеством и шитьем занималось все женское население Печоры. В
середине — второй половине XIX в. повсеместно еще существовали женский (сарафан
+ рубаха) и мужской (рубаха + штаны) комплексы нательной одежды, получившие, как
известно, распространение и среди населения коми (не только Печорского бассейна)
. Праздничная и обрядовая одежда передавалась в большинстве случаев по
наследству, составляла обязательную часть приданого и была изготовлена из
старинных покупных тканей — парчи, камки, штофа и др. Давние брачные (и
переселенческие) связи печорцев с верхне-мезенцами и пинежанами отражались не
только в идентичности комплексов и его отдельных частей (например, коротка-
коротенька, шушун-шубка, головные уборы), но в украшениях, поясах, красочной
гамме, орнаменте.
Особенностями печорского комплекса одежды являлись: наличие промысловой одежды
(в первую очередь у мужчин), заимствованной у ненцев верхней одежды (малица,
совик), влияние коми и ненецкой одежды, проявлявшееся как в отдельных частях
комплекса (например, обувь), так и деталях, орнаменте, терминологии (малицу
перепоясывали ремнем с пряжкой — «схватом», носили вязанные из шерсти пояса,
носки, варежки, украшенные разноцветными узорами, девушки вплетали в косы
металлические «цепи»; домотканую одежду вместо вышивки украшали аппликацией из
разных кусков материи, носили перстни из конского волоса с бисером и т. д.).
Существовало и некоторое различие между пустозерской и устьцилемской одеждой,
но поскольку детального сопоставления этнографами не проводилось, отметим лишь
некоторые из них: устойчивое сохранение старинной одежды, например глухого
сарафана и кичек у устьцилемок (явное влияние старообрядчества), более тесная
связь одежды последних с одеждой коми и использование терминологии последней (
например, рукава — «сос»); меньшая подверженность одежды устьцилемов городскому
влиянию (юбка в женском комплексе, мужские костюмы и т. п.).
Ремесла и домашние рукодельные промыслы были в XIX — начале XX в. более или
менее развиты в Усть-Цилемской волости вследствие земледельческого характера
занятий, высокого уровня развития скотоводства (шерсть), лесного изобилия,
концентрации населения и оживленных торговых контактов. Здесь производились
предметы быта и утварь, получила распространение своеобразная «пижемская»
роспись, выделывались «оленные постели» и т. д. В домашнем быту пустозеров и
устьцилемов употреблялись изделия мезенского и пинежского («перемьского»)
ремесла: посуда, прялки, короба, туеса; много было орудий и бытовых предметов
«усольской» работы (из железа), привозившихся чердынцами: серпы, горбуши,
светильники.
Пустозеры и устьцилемы употребляли ружье ненецкого типа —
«моржовку» с ящичком для нюхательного табака, лук и стрелы для охоты на белок, а
ненцы и коми пользовались русскими «грабилками» для сбора ягод. В быту
пустозеров и устьцилемов были предметы ненецкого происхождения: «патка» —
подушечка для иголок, мешочки для хранения мелких предметов, оленная упряжь,
постели для саней («андюр») и т. д.
Длительная связь русского, коми и ненецкого населения отразилась в верованиях,
обычаях и некоторых обрядах пустозеров и устьцилемов. Обетные кресты на морских
тонях пустозерки обвешивали кусками белой материи с нашитыми на них черными
крестами (ср. аппликационный орнамент ненцев).
У пустозеров основные приметы и магические действия были связаны с рыболовно-
зверобойным промыслом (заговоры, окуривание и окропление снастей и т. п.);
водяной назывался здесь «шишко» (ср.«шишко» — леший в других северно-русских
районах) и представлялся в образе старухи или ненки с распущенными волосами.
Многочисленны были запреты, связанные с рыболовством: не есть «на воде» живую
рыбу (русские, как и ненцы, употребляли «тряпущую» — живую рыбу), не поить
лошадей, пока не вытащишь невод, не купаться женщинам в некоторых озерах, не
смеяться (не ругаться) на воде ( вытащишь тину или навоз) и др.
Устьцилемы переняли у коми обрядовую сторону лесного промысла, в первую
очередь, охоты. Наблюдаются некоторые различия в календарной обрядности
пустозеров и устьцилемов, обусловленные хозяйственной спецификой и
приверженностью к разным христианским догмам (православным и старообрядческим)"
До сих времен устьцелемы хранят традиции и обряды предков. В этом
старинном русском селе сохранился дух старой России. На видео от 1976 года
можно увидеть старинные русские наряды, услышать песни, дошедшие из
глубины веков. Сейчас уже идет 21 век, сменяются поколения, но каждый год
проводятся традиционные праздники, на фото ниже можно убедиться, что в
народных гуляниях и в наше время принимают участие сотни жителей
Печорского края. А если на видео навести в нижнем меню на одну из кнопок,
то можно посмотреть не только этот материал, а выбрать сходные ролики.
несколько фотографий с Усть-Цилемскокго праздника.
|
|
|
|